Джордан Холл об Игре А и Игре Б

---

Перевод серии одного подкаста. Много интересных идей. Начал переводить достаточно давно. После начала войны некоторые его места выглядят ещё более актуальными. Рад что есть такие люди.

---

Крис Вильямсон (КВ): Джордан Холл, как дела?

Джордан Холл (ДХ): У меня все хорошо.

КВ: Джордан, над чем ты работал в последнее время?

ДХ: Последние 20 лет я пытался разобраться в фундаментальной природе той игры, в которую мы играем на протяжении довольно значительного времени, и которую я называю “Игрой А”. Вначале все это казалось спутанным клубком, но я заметил, что если начать тянуть любую из нитей, например нить финансового кризиса 2008 года и его эха в Европе, и продолжать искать более глубокие причины, то постепенно оказываешься на очень глубоком уровне, на котором становится видно существование особого типа игры, в которую мы все играем со времён зарождения сельскохозяйственной цивилизации.

До неё существовала другая игра, и переход от одной к другой был важной частью ранней истории. Затем мне постепенно стало ясно, что эта Игра А, эта игра сельскохозяйственной цивилизации в её самой современной форме, имеет определенную траекторию. У неё есть определенный набор фундаментальных движущих сил, которые приводят к определенным сбоям, и эта система перезагружается, меняет форму, пытается продолжать искать способы поддержания своего функционирования, но есть своего рода конечная точка, игра престолов в конце концов заканчивается.

И мы вроде как в этой точке. Мы находимся в конце Игры А, может быть в следующем году, может быть, в следующие 20 лет, но мы определённо находимся в точке, где методология, с помощью которой эта игра может перезагружаться и пытаться восстановить себя, приближается к конечной остановке.

Так что в последнее время я занимался тем, что пытался понять, что мы могли бы сделать в этом контексте, как нам найти способ действительно выйти за рамки этой игры и открыть (или даже вспомнить) новую игру, которая одновременно и не является следующей версией Игры А и не приводит к своему собственному концу, и в то же время отвечает на запросы текущей ситуации и может родится в контексте настоящего времени и развиватся на своих собственных условиях пока не сможет взять верх над Игрой А за тот срок, который у нас есть.

КВ: Ты упоминал некую угрозу, звучит достаточно фатально, почему это неизбежно?

ДХ: Игра А в своей основе построена на соперничестве: конце концов кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает. Она имеет всевозможные механизмы для того чтобы мы друг друга не убили, чтобы мы сотрудничали для достижения общего блага, но в её центре, как бы фундаментальный код Игры А, заключается в том, что мы соперничаем. И я думаю, что сейчас это относительно заметно, многие люди чувствуют: “Погоди, другие парни пытаются победить, как мне сделать так, чтобы когда мы больше не сможем играть вместе, победили мы а не они?” И поскольку это так фундаментально, мы замечаем, что наши лучшие усилия создать что-то вместе, что-то, что будет на самом деле связывать нас в сообщество на более высоком уровне, с течением времени распадается; иногда это занимает тысячу лет, иногда — пятьдесят лет, в зависимости от обстоятельств.

Один пример, на мой взгляд, очень показательный. Это та ситуация, в которой мы оказались в самом конце Второй мировой войны. Одна из вещей, которые случаются в играх, построенных на соперничестве, заключается в том, что насилие в конечном итоге становится контрольной суммой. Когда дело доходит до драки, выигрывает тот, кто лучше дерётся. Война всегда была последним ходом в игре. Итак, последняя большая война, которая у нас была — Вторая мировая война — была действительно плохой. В мире произошло много плохих вещей и в мир выплеснулось множество действительно серьезных видов насилия, но самый последний ход в той игре заставил всех остановится.

Потому что когда была открыта и использована атомная энергия, затем начавшая свою эволюцию, когда мы прошли путь от атомной бомбы к водородной бомбе, а потом от водородной бомбы в руках американцев к водородной бомбе у американцев и русских, мы поняли, что уже находимся в совершенно другом мире. Как бы ни была ужасна Вторая мировая война, до момента появления ядерного оружия мы не могли профакапить всё настолько сильно. Мы не могли убить всех. Мы могли бы сколь угодно пытаться это сделать, с пулями и бомбами, но человечество продолжало бы двигаться вперёд.

Мы могли перезагрузиться после Второй мировой войны и сказать: “Это было отстойно, давайте попробуем что-нибудь получше”. И мы так и сделали. Но к середине 50-х стало ясно, что мы изобрели способ убить всех или, по крайней мере, вызвать настолько катастрофические разрушения, что сама идея о том, что после этого у человечества может быть какое-либо будущее стала весьма сомнительной. По-моему это Эйнштейн сказал, что неизвестно, какое оружие будет использоваться в третьей мировой войне, но во время четвертой в ход пойдут камни и дубинки. Имеется в виду, что глубина такой перезагрузки будет действительно большой.

Что ж, это было страшно, и долгое время все сидели на измене. Вся наша история говорила нам, что мы постоянно начинаем войны, поэтому в течение двух поколений люди считали, что ядерный Холокост неизбежен и наступит скоро. Когда я учился в начальной школе, у нас были учения: мы залезали под парты, закрывали головы книгами, и притворялись что это поможет нам выжить при взрыве атомной бомбы. И это сильно повлияло на дух времени, и многое из того, что происходит сейчас, можно объяснить психологическими последствиями развития в такой среде.

Но примерно к тому моменту, когда рухнула Берлинская Стена, мы поняли, что для предотвращения ядерной войны, какой бы катастрофической она не была, в конечном итоге требовалось чтобы два человека, в данном случае Рейган и Горбачев, не нажимали кнопку. То есть, если кто-то один из них нажмет кнопку, мы все умрем, но пока они оба просто умудряются не нажимать кнопку, у нас все в порядке. И нам это удалось.

КВ: Когда ты говоришь об этом, становится понятно что грань очень тонкая, всего лишь два нажатия…

ДХ: Одно нажатие.

КВ: Да, ты прав.

ДХ: Если кто-то один нажмет кнопку — игра окончена. Но нам удалось этого не допустить. Несложно заметить, что сейчас игроков не два. Ядерное оружие распространяется. Мы знаем, например, что Израиль и Южная Африка являются ядерными державами, без вопросов. Наряду с Великобританией, Францией, Германией, Пакистаном и Индией. Эксперты в области распространения ядерного оружия говорят, что мы не сможем вечно сдерживать эту плотину. Что в течение следующих двух десятилетий скроей всего случатся ядерные “события”, потому что по мере развития наших технических способностей расстояние между ядерным и неядерным статусом становится всё меньше и меньше. Особенно с падением Советского Союза и распространением как технических возможностей, так и физических материалов для создания ядерного оружия, например в такие места, как Узбекистан, способность сдерживать его распространение все уменьшается.

Окей, это сложная ситуация. Но если абстрагироваться и поднятся на уровень выше, то становится ясно, что на самом деле проблема не в ядерной войне, а в способности применять разрушительные силы способом, который фундаментально катастрофичен для человеческой цивилизации в целом. Ядерная бомба является первым примером такой способности, но наши технические возможности возрастают, в то время как цивилизация, от которой мы зависим, становится все более хрупкой.

Сейчас например, когда наши электричесткие сети становятся зависимыми от компьютеров, а системы водоснабжения — от электроэнергии, когда мы перешли от людей, закручивающих вентили к роботам, подключенным к компьютерам, кибервойна перестает быть глупой шуткой когда от твоего имени рассылают забавные письма и становится настоящей войной, способной забрать жизни огромного количества людей. А мы продолжаем делать структуру нашей цивилизации все более хрупкой, потому что нам это необходимо, нам нужна власть, которую дают технологии. Но они же делают нас всё более уязвимыми.

Вспомни экономический кризис 2008 года. Мы становились всё более и более зависимыми от всё более сложных финансовых инструментов; они давали ощущение экономического роста, по крайней мере временное, но за счёт увеличения хрупкости системы. Таким образом, наше постоянное исследование и использование новых технологий способствует повышению уровня благосостояния и качества жизни, но за счёт повышения хрупкости.

С другой стороны, мы продолжаем находить действительно интересные способы убить всех, например CRISPR. Раньше считалось, что только Советский Союз и Соединенные Штаты имели возможность создавать новые биологические организмы, применимые в качестве биологического оружия. С изобретением CRISPR, подобного скачку от доатомного к постатомному миру, порог сложности их создания резко упал, и есть все основания полагать, что мы и дальше будем следовать этому аналогу закона Мура, при котором способности к разрушению будут всё расти, и всё шире распространятся.

КВ: Так что в конце концов блендер на твоей кухне сможет взорвать весь мир…

ДХ: Ха-ха. Нет, но десяток достаточно мотивированных старшеклассников уже сейчас могут внести значительный хаос в глобальную финансовую систему, без сомнения.

В каком-то смысле нечто подобное уже происходило, вроде взлома Sony и Experian. Эти атаки были примерно такого уровня. Хакеры, вероятно, были не из ЦРУ, а просто более-менее умными и скучающими, возможно немного тревожными, подростками. Знаешь, беспокойные подростки могут всех нас убить. От этого у каждого по коже должны пойти мурашки.

Теперь соединим всё вместе. У нас есть конкурентная игра, и каждый раз, когда возникает достаточно продолжительный период мира, например между Второй мировой войной и по сей день 24.02.22, — это в основном потому, что способность к применению насилия сдерживается сдерживалась одним или двумя игроками. Поскольку все остальные страны значительно уступали Соединенным Штатам и Советскому Союзу в способности к применению насилия, это было подобно тому как два взрослых человека поддерживали относительно мирные отношения, но в глобальном масштабе. Или у нас был длительный период мира во времена Британской империи и т. д. Но теперь мир становится многополярным. Даже триполярный мир, с падением гегемонии Америки и ростом Китая, приводит к тому что мы попадаем в ситуацию, когда следование логике теории игр приводит к росту наших технических возможностей. Гонку вооружений никто не отменял. Легко сказать, что нам нужно потратить триллион долларов на оборону Америки, потому что китайцы тратят триллион долларов на оборону, и их технологии сделают наши авианосцы устаревшими через два года, поэтому мы должны придумать ответные меры. Но, конечно, затем они смотрят на нас и говорят, что им нужно принять меры на наши ответные меры. По этой логике мы должны продолжать расширять возможности для внедрения новых и изощренных способов убить всех.

КВ: Джордан, я думаю, тебе удалось за чуть меньше чем двадцать минут сделать отличный обзор того, где мы находимся. В каком направлении нам двигаться дальше? И что такое Игра Б?

ДХ: Первый шаг — признать, что у тебя есть проблема, что-то вроде: “Привет, меня зовут Джордан, и я играю в Игру А”. Нам нужно прийти к этому. Нам нужно прийти к этому быстро и на коллективном уровне.

Возьмем, к примеру, то, что произошло в 2016 году в Штатах. Нам продолжают давать прекрасные возможности осознать, что у нас есть проблема, и мы продолжаем находить всё более изощрённые способы её отрицать. Нам нужно заметить, что у нас есть проблема, и нам нужно выделить время, чтобы по-настоящему осознать это. И осознать как нашу собственную проблему, а не чью-то еще. Нет, это действительно моя проблема, и я беру на себя полную ответственность за то, где мы находимся. Что, кстати, включает в себя понимание того, что значит брать на себя ответственность. Я не могу быть активистом, потому что активизм — это ложная ответственность. Это ожидание того, что ты можешь делать те вещи, которые на самом деле делать не можешь.

Так за что же можно взять на себя ответственность? Ну, во-первых, вообще за наличие у тебя того состояния ума, которое я называю Игрой А. Это то, каким образом происходит процесс придания смысла. Если ты всё время пытаешься решать проблемы используя подходы Игры А, используя её способ придания смысла, то всё что ты делаешь — это играешь в Игру А.

Для многих это оказывается сложным заданием и они остнавливаются на этом этапе. Хотя, если честно, то для подавляющего большинства людей, измениться было бы не так и трудно. Трудно из-за того, что люди строят отношения друг с другом определённым образом: большинство людей смотрит на других, чтобы понять, как правильно реагировать на мир.

КВ: Мы меметические создания, верно?

ДХ: Мы меметические создания. Ты видел ту фотографию митинга наподобие тех что были в Нюрнберге, на которой тысячи нацистов салютуют, а один чувак стоит скрестив руки?

Суть в том, что если десять человек скрестят руки, весь митинг развалится. Люди постоянно оценивают свое окружение, пытаясь понять, как лучше реагировать на происходящее. И если они получают из окружения сигналы, которые подтверждают их позицию, они считают её правильной. Но есть люди, которые по разным причинам — из-за своего жизненного опыта, из-за своего генотипа, из-за обстоятельств, — в состоянии не реагировать в рамках самоусиливающийся петли обратной связи своего социального окружения. Если тех, кто генерирует другой сигнал достаточное количество, и они генерируют этот другой сигнал с достаточной согласованностью, так что воспринимающие могут понять, что это один и тот же сигнал, тогда начинает происходить сдвиг, и это даёт каждому ощущение того, каким может быть правильное действие, и как оно может выглядеть. Так и начинается переход от Игры А к Игре Б.

КВ: Извини что вмешиваюсь, но мне кажется, что Игра А — это просто экстраполяция наших естественных склонностей. Мы племенные существа. Эта конкурентная игра наверняка велась давным-давно между кочевыми племенами. Вы живете в этой долине, вы натыкаетесь на племя из другой долины — между вашими племенами возникает конфликт.

JH: Это экстраполяция, которой способствовало изобретение формальных структур. Итак, давным-давно мы взаимодействовали друг с другом на уровне, который можно назвать племенным. На самом деле это не Игра А. Это что-то предшествующее, что вероятно имело очень много вариантов. Мне трудно что-то об этом сказать. Думаю антропологи лучше разбираются в этом. Но как только появляются формальные структуры, законы, деньги, способность использовать обучение для изобретения социальных абстракций которые помогают реализовывать коллективные задачи, когда появляются группы людей, которые могут координировать свои действия теми способами которые делают их более эффективными — тогда начинается Игра А.

КВ: Желая понять, в чём может быть более долгосрочная стратегия, меня тревожит то, что Игра А может оказаться просто нашим генетическим кодом, нашей племенной природой которая проявляет себя. И что переход к чему-то, что нашей природой не является, будет титаническим трудом, требующим от нас новой эволюции.

ДХ: К счастью, эта эволюция уже произошла примерно 150 тыс - 1,5 млн лет назад. Это действительно хорошая новость, потому что, если бы этого не произошло — я тут с тобой согласен — то вероятность того, что мы смогли бы успеть пройти эволюцию такого масштаба в реальном времени и успеть до того, как дерьмо попадёт на вентилятор, практически равна нулю. Вот что я имею в виду, когда говорю это. Люди отличаются от других приматов. То есть значительно. Что-то произошло. И мы сейчас наблюдаем последствия этого. Итак, история примерно такая. Если посмотреть на других приматов, и фактически на всех социальных млекопитающих, можно заметить, что у них всех есть определённый тип иерархической структуры, в частности среди самцов. Мы можем назвать это иерархией доминирования. Это обычное явление в природе, в том числе и у людей.

Можно сказать, что у нас есть естественная потребность конкурировать друг с другом за дефицитные ресурсы и организовываться при этом в эффективные конкурирующие группы. Это реальная часть нашей природы. Но у нас есть и другой способ организации, и именно он делает нас людьми, а не другим видом приматов. Он называется иерархией престижа — название странное, потому что на самом деле это не иерархия. Можно назвать его динамикой престижа. Итак, у нас есть динамика доминирования, которая представляет собой иерархию, и динамика престижа. У других приматов нет динамики престижа. Это фундаментальная вещь, так что стоит на ней немного оставновится. Шимпанзе не очень хорошо учатся друг у друга. Если конкретный шимпанзе обнаружил что-то интересное, это не распространяется по группе. Это потому, что иерархия доминирования основана в основном на физическом насилии. Доминирующий самец способен выбить дерьмо из других самцов и таким образом утвердить свое доминирование, и у него может быть небольшое количество бета-приятелей, которые получают объедки со стола и поддерживают его. При этом очень важно то, что отношение самцов друг к другу в значительной степени строится на избегании, то есть ты не смотришь в глаза доминирующему самцу, потому что это означает угрозу, и он надерёт тебе задницу. И действительно: трудно чему-то научиться у другого, если у вас нет зрительного контакта. В отличие от шимпанзе, человек прошел чертовски долгий путь исследования эволюционного пространства в попытках извлечь выгоду из способности к обучению.

КВ: Извини что перебиваю, но я думаю что некоторые из слушателей, знакомые с предыдущими эпизодами, помнят Вильяма фон Хиппеля, который написал “Социальный скачок”. Одним из его утверждений является то, что появление способности к предвидению будущих потребностей было важным этапом в эволюции человека. Например, шимпанзе может создать простой инструмент, скажем, палку, чтобы тыкать во что-то, добывать какую-то пищу, но в конце дня не может предвидеть тот факт, что она снова понадобится ему, поэтому просто её выбрасывает. А потом на следующий день шимпанзе должен снова делать себе инструмент.

Однако одной из главных археологических находок, которая послужила подтверждением появления способности к предвидению будущих потребностей, состоит в том что на местах стоянок предков человека было найдено множество инструментов. Это означает, что они не выбрасывали сделанные инструменты, а брали их с собой. Это предвидение. И общение. Вы не можете общаться, если не можете установить зрительный контакт, поэтому, если у вас вообще нет сложного языка, как может расти коллективное сознание? Никак.

ДХ: Никак. Есть очень большое количество, около семнадцати, различных инноваций такого рода… Ты когда-нибудь видел эти японские головоломки, состоящие из множества разных частей, которые нужно подкручивать и подтягивать во многих местах одновременно чтобы заставить их собраться?

КВ: Это типа самая продвинутая версия кубика Рубика?

ДХ: Типа того. Интересно то, что если только тянуть, то она стопорится в тех местах где нужно крутить, если только сдвигаешь — застревает там где нужно тянуть, так что всё это нужно делать одновременно. Эволюция Homo sapiens sapiens произошла подобным образом. Было нужно чтобы появились бабушки, когда женщины живут достаточно долго, чтобы помогать воспитывать детей своих дочерей. Требовалось отцовство, когда мужчины получают адаптивное преимущество вкладывая свою энергию в благополучие своих биологических детей. Было нужно чтобы появилась способность предвидеть будущие потребности. Нужна способность вступать в отношения достаточно продолжительные, чтобы появилась возможность развития коммуникации. И напоследок, нужно развитие физиологических и неврологических способностей, чтобы исследовать тот потенциал, который даёт коммуникация. Таким образом, нужны были все эти факторы, которые, как части головоломки, в один момент собрались воедино.

В общем, у человека есть то, что отличает его от других приматов – тип отношений который называют отношениями престижа. В этом типе отношений мы открыли способность учится друг у друга. Я могу взять труд всей своей жизни, и передать тебе значительную его часть за один час. По сути всё, что произошло с тех пор, является следствием этого сдвига. Это способность преобразовать уникальные энергетические и временные характеристики пребывания в мире, например опыт превращения из ребенка во взрослого, для чего требуется целая жизнь, и сжать этот опыт в разговор с другим человеком, улучшив таким образом его качество пребывания в мире. В этом — причина отличия людей от других животных, и каждый отдельный момент с тех пор является следствием появления этой способности.

Это хорошая новость — что эволюция уже произошла. Последние 150 тысяч лет были развитием этих двух динамик в разных взаимоотношениях друг с другом. Иерархия доминирования существует очень давно. Вначале люди использовали обучение, чтобы достичь конкурентного превосходства над другими животными и растениями в их местной среде, и, конечно же, очень быстро обнаружили, что с небольшим обучением могут превзойти любого хищника в любой местности. Таким образом, они смогли переместиться из африканской саванны в пустыни, на острова, в Арктику, и в течение двух или трёх поколений, используя обучение — эту способность, которую мы только что описали — превзойти всех других животных и стать сверххищником в новой местности. Затем мы распространились по всему земному шару и увеличили наше население настолько, что начали конкурировать не с животными, а с другими людьми. Теперь мы вступаем в следующую фазу этой игры. Мы все ещё более или менее играем в игру доминирования, в игру, которая так глубоко зашита в наше млекопитающее естество, что она до сих пор является основным тоном.

Но нам постоянно приходится становиться все лучше и лучше в игре престижа, чтобы выиграть игру доминирования. Цивилизационный взрыв, развитие цивилизаций Шумера и Египта и их экспансия против племенной модели — это использование престижа в ограниченных условиях, благодаря которому одна группа людей, руководимая иерархией доминирования побеждает другую. Это была и это есть Игра А, я только что описал её ещё более фундаментально.

И где-то, может быть, во времена Второй мировой войны с каждым военачальником вероятно случился момент озарения, когда они они обнаружили, что опытные солдаты — сильные, тренированные, с хорошей тактикой — в конечном итоге постоянно проигрывали тонкошеим интеллигентам сидящим в Блетчли-парке. Что-то типа: “Вот дерьмо, заучки теперь являются решающим фактором; неважно, сколько людей я брошу на поле боя и насколько хорошо они обучены — одна атомная бомба сотрёт их всех”.

С тех пор суть игры состоит примерно в следующем: “Как мне продолжить контролировать кнопку, в то время как другие люди делают для меня кнопку получше”. Я думаю Эрик Вайнстайн исследовал эту тему достаточно глубоко, хотя сфера его интересов, вероятно, отличается от моих.

Это то, где мы находимся сейчас. У нас целая толпа людей, которые всё ещё играют в какой-то вариант игры доминирования, пытаясь понять, как продолжать оставаться у власти, оставаться доминирующим над динамикой престижа. Можно сказать, что та перемена, о которой мы говорим, на самом деле очень проста. Нам просто нужно довести до конца историю, которая произошла полтора миллиона лет назад, довершить переход от доминирования к престижу, от Игры А к Игре Б. К игре, основанной на обучении обучению, основанной на преимуществах, которые возникают, когда мы можем правдиво общаться друг с другом и учиться друг у друга, к тем отношениям, в которых мы должны быть, чтобы всё это процветало.

КВ: Как ты считаешь, какие шаги необходимо предпринять, чтобы перейти от Игры А к Игре Б? Я знаю, что это сложный вопрос, но так получилось, что сегодня день, когда я пытаюсь заставить тебя упаковать очень сложные темы в несколько коротких абзацев…

ДХ: Я думаю, что на самом деле это относительно просто. Я думаю, что это занимает… 4 шага. Вместо 12 шагов у нас 4, мы становимся более эффективными.

Итак, первый шаг — это увидеть и признать, что у тебя есть проблема, и по-настоящему позволить этому знанию проникнуть внутрь тебя. Я бы назвал это погружением на очень глубокий уровень смирения. К сожалению, у меня нет правильных слов для этого этапа. Отказ — ещё один аспект этого этапа. Позволь себе погрузиться в это пограничное пространство, в незнание, где единственное, что ты можешь знать, это то, что ты определённо ничего не знаешь. И позволь этому парадоксу, этому коану, который на самом деле является просто очень хорошим описанием реальности, проникнуть внутрь, раствориться и успокоится.

Переход от шага 1 к шагу 2 означает принятие полной ответственности за то, как ты собираешься проявлять себя в этом мире. Я бы назвал это восстановлением твоей суверенности. Я описывал понятие суверенности в других местах, поэтому не буду вдаваться в подробности. Но суверенность начинается в тебе, это твоя способность брать на себя ответственность за выбор который ты делаешь. И первый выбор, который я собираюсь сделать, — это научится лучше делать выбор, и отталкиваться от этого. И по мере того, как ты продолжаешь расширять свою, так сказать, сферу суверенности, пространство жизни, в котором ты действительно можешь нести ответственность, ты начинаешь понимать, что на самом деле не можешь сделать правильный выбор в контексте того, что сейчас происходит вокруг.

Затем ты переходишь к третьему шагу. Я бы назвал этот шаг “правильное отношение”, и частью этого отношения является призвание. Правильное отношение с точки зрения суверенности — это то, как ты лучше начинаешь себя проявлять в отношениях. Для большинства людей начало будет с отношений с близкими людьми, но в принципе сюда можно отнести все отношения: с природой, с деньгами, со временем… Можешь ли ты использовать суверенность, эту развивающуюся способность, чтобы делать лучший выбор и чувствовать, как ощущается этот выбор, без необходимости логически обосновать его, без необходимости использовать какую-то готовую схему того, что из себя должен правильный выбор представалять, схему, которую ты вероятно получил от других людей? Развиваешь ли ты способность вступать в правильные отношения? И, кстати, начать с людей, которых ты любишь — действительно хорошее место для начала. Это, кстати, поможет тем, кто беспокоится о чувстве смысла, потому что именно здесь чувство смысла раскрывается полнее всего.

И по мере того, как ты начинаешь строить суверенность, ты также начинаешь чувствовать в себе то, что является твоим настоящим призванием, что является правильным отношением к деланию чего-то в этом мире. В отличие от представлений вроде “я обязан делать это” или “мой долг в том чтобы делать это” или “я могу рассказать себе убедительную историю о том, почему я делаю это, даже если я это ненавижу”. Неа. Каково твое призвание? Это часть третьего шага.

И в этом есть положительная обратная связь: когда ты вступаешь во всё более и более правильные отношения со всё большей и большей частью мироздания, это дает тебе больше возможностей для развития своей суверенности. Друзья помогают тебе, указывая на те области, над которым ещё нужно поработать. И, конечно же, по мере того, как твоя суверенность возрастает, увеличивается и твоя способность вступать в отношения.

Итак, мы переходим к последнему шагу, и я бы назвал его “шагом согласованности”. Это когда ты чувствуешь потребность быть в отношениях коллективной суверенности, в которых есть чувство связи с другими людьми или человеком, часто с одним — с парой, партнером. В таких отношениях вы вместе на практике учитесь такому уровню текучести, честности и внутренней целостности, что отношения приобретают в некотором смысле свою собственную идентичность, их синергичность порождает целое, которое больше суммы составных частей и при этом продолжает способствовать развитию суверенности этих частей. Скорей всего это то, какими большинство из нас хотят видеть близкие отношения; я думаю о браке, но это только пример. Суть в том, что здесь имеются три разные сущности: два человека и отношения между ними, при этом последние реальны не менее чем люди.

И по мере того, как люди обретают свою суверенность и улучшают свои навыки нахождения в отношениях, сами отношения начинают помогать развитию людей. Это согласованность. И это очень реально. Находясь в этом пространстве согласованности мы играем в Игру Б. Полностью. И мы можем начать расширять наши отношения согласованности на всё большее и большее количество людей. Но это нужно делать медленно.

КВ: Почему?

ДХ: Ну, наше поколение всё ещё обычно играет в Игру А. Этим старым привычкам очень легко поддаться. Например, очень легко начать строить далекоидущие планы. Очень легко запустить неосознанный старый код, отвечающий за то, как мы вступаем в отношения.

Такая вот история. Я думаю, она выглядит достаточно просто по сравнению с “мы разработаем новую децентрализованную экономику”, не так ли? Она действительно очень проста, но совсем не так легко начать применять эти идеи на практике.

КВ: Я понимаю, Джордан. Большое спасибо за уделённое время. Можешь рассказать слушателям где тебя найти в онлайне?

ДХ: Ну, до недавнего времени меня можно было найти на моих каналах в Medium: один называется Deep Code, а второй — Emergent Culture. Ещё у меня есть канал на YouTube.

КВ: Большое спасибо за твое время, рад что ты заглянул.

ДХ: Мое почтение, спасибо.