Перевод эссе Чарльза Айзенстайна Extinction and the Revolution of Love

1. Любые требования слишком малы

Вопреки своему самоопределению, на самом деле Восстание против вымирания (Extinction Rebellion) - не об изменении климата. Проблема климата, скорее, является средством выражения более глубокого стремления. Грета Тунберг и участники движения воплощают в себе отказ подчинятся системе, противопоставляющей себя жизни. «Я не пойду в школу. Я не буду участвовать в этом. Я не хочу иметь ничего общего с этой программой».

Чрезвычайная климатическая ситуация придает форму интуитивному, подсознательному отчуждению от проекта цивилизации в его нынешнем виде. Она предлагает сфокусироваться на изменении климата как на единственном источнике проблем. Она направляет на что-то одно революционное стремление изменить всё. Но если бы нам завтра сказали, что наука ошиблась и глобальные температуры выровнялись, движущая сила протестующих всё равно сохранится. Это потому, что они понимают, что задача, стоящая перед человечеством - не в том, чтобы найти способ поддержания обычного бизнеса, используя экологичные виды топлива. Обычный бизнес - это неправильно и новые виды топлива не сделают его правильным. Подобно антивоенным радикалам 1960-х, подобно протестующим антиглобалистам 90-х, подобно участникам движения «Оккупируй Уолл-стрит», они не стремятся к частичным реформам. Они знают, что частичные реформы недостаточно глубоки. Они понимают, сознательно или нет, что экоцид - это закономерное следствие, а не случайная ошибка нынешней социально-экономической системы. Они знают, что мы можем добиться чего-то большего, чем мир безжалостной нищеты, неравенства, войн, насилия в семье, расизма и разрушения окружающей среды. И они знают, что каждый пункт из вышеперечисленного порождает другие.

Другими словами, вопрос не в том, можем ли мы поддерживать существование нашей нынешней цивилизации. Вопрос в том, хотим ли мы её поддерживать? Разве мы не можем сделать лучше?

Выступая на открытии лагеря Восстания вымирающих в Берлине в октябре прошлого года, я рискнул высказать предположение о настоящих целях этого движения. Я сказал, что на самом деле мы хотим, чтобы для человечества природа снова стала священной. Мы хотим перейти от общества властвования к обществу соучастия, от завоевания к совместному творчеству, от отбирания к возрождению, от повреждения к заживлению и от разделения к любви. И мы хотим осуществить этот переход во всех сферах: экологии, экономике, политике и личных отношениях. Вот почему мы можем сказать: «Революция - это любовь».

Такую цель нелегко выразить политически формулируемыми требованиями. Каждое требование, которое я мог бы сделать, было бы или слишком незначительным или слишком большим. Если оно возможно с политической точки зрения, оно слишком незначительно. Если существующие политические силы могут и готовы его осуществить, если оно вписывается в нынешнюю политическую вселенную, оно не может нести фундаментальных изменений. В лучшем случае такие требования облегчают симптомы или предлагают направление, в котором мы могли бы двигаться, пункт назначения, к которому мы могли бы стремиться. В худшем случае они будут отвлекающей мелодией, сопровождающей марш смерти этого мира.

Если, с другой стороны, мы выдвигаем требования, соразмерные масштабам изменений, которые мы хотим видеть, то, пожалуйста, скажите: кому эти требования предъявлять? Глобальная индустриальная экономика и окружающий её политический аппарат являются грузовым поездом, а мы считаем, что можем просто попросить машиниста выключить двигатель? Политическая и корпоративная элиты так же беспомощны, как и все остальные, подвержены силам, находящимся вне их контроля и, по большей части, за пределами их понимания. То, что мы действительно хотим - более красивый мир, который, как знают наши сердца, возможен, и чья нереализованная возможность будет провоцировать новое восстание в каждом поколении, - никакая власть не в силах нам дать. Это не означает, что он невозможен, и что мы не можем служить его становлению. Это означает, что язык требований может быть неподходящим в этой ситуации.

Система на основе ископаемого топлива имеет огромную инерцию. Она вплетена во все аспекты современной жизни, от медицины до сельского хозяйства, до транспорта, производства и жилищного строительства. Каждый активист должен понимать, что требование отказаться от ископаемого топлива - это требование изменить всё, и что это требование невозможно выполнить. Его цель не является невозможной; полное изменение - это то, для чего мы здесь. Но она не может быть реализована как требование, потому что нет никого, кто имел бы власть его выполнить.

Даже сформулированные требования Восстания против вымирания невыполнимы для нынешних властей. Посмотрите, что происходит, когда правительства просто повышают налоги на топливо. Беспорядки и протесты по всему миру, от Франции до Эквадора, от Зимбабве до Индонезии, следуют за скачками цен на топливо, и правительства должны либо капитулировать, либо применять силу для подавления беспорядков. (Обычно они делают и то, и другое, поскольку отмена роста цен не может смягчить более глубокое беспокойство, которое было затронуто). Поскольку ископаемое топливо является неотъемлемой частью глобального общества, уход от него влечет за собой полное разрушение его уклада. Это не просто вопрос замены ископаемого топлива солнечной энергией, энергией ветра и биомассы, возможно, с использованием устройств для улавливания углерода и геоинженерных технологий, чтобы уменьшить выбросы углерода и позволить продолжаться обычному бизнесу. Нет. Проблема непостоянства, необходимость в больших участках земли, ограниченная доступность редкоземельных минералов делают это невозможным. Но даже если бы мы могли продолжать вести обычный бизнес, действительно ли мы этого хотим?

Придавая чему-либо форму требования, мы укрепляем существующие отношения политической власти. Мы ограничиваем то, что можем достичь, тем, что могут нам дать власть имущие. Считая кого-либо наделённым властью, мы тем самым даём им власть, и неизбежно переводим в категорию врагов, когда они не выполняют наш ультиматум.

Требование подразумевает угрозу: «Делай, как я говорю, а иначе пожалеешь!» Выдвинуть кому-либо невыполнимое требование, подкреплённое угрозой применения силы или, по крайней мере, угрозой причинения неудобств, - означает сделать его противником. Движения, которые делают это, имеют тенденцию уменьшаться со временем, а не расти. Отстранённые от людей, которых они пытаются спасти и неспособные достичь ощутимых результатов, они превращаются в сообщества уверенных в своей правоте мучеников. Мы видели, как одна и та же картина повторяется снова и снова. Их ощущение своей правоты неизбежно подтверждается, когда полиция совершает какой-либо жестокий акт в процессе наведения порядка. Предметом обсуждения становится вопрос о том, было ли оправдано насилие со стороны полиции, оправдано ли ответное насилие, кто хороший и кто плохой. Внимание переключается на сами протесты, а не на то, против чего они были направлены. Протестующие пытаются использовать каждый случай насилия со стороны полиции, чтобы сместить общественное мнение в свою сторону: «Мы - хорошие, потому что посмотрите, какое плохое правительство». Идет война в СМИ, борьба за контроль над нарративом. В своих отдельных медиа-пузырях и эхо-камерах социальных сетей, каждая из сторон становится все больше и больше убеждена в своих достоинствах и порочности оппонента. Таким образом, обе стороны разыгрывают архетипическую драму, которую мы называем войной, принимая старую как мир точку зрения, согласно которой ключом к решению любой проблемы является победа над врагом. Прогресс достигается за счёт сражения, борьбы за доминирование. Разве не видно, что тот же менталитет лежит в основе экоцида, совершаемого нашей цивилизацией? Нужна революция другого рода.

Существует определённое утешение в создании перечня врагов в качестве ключа к решению кризиса. Вместо цели, которую мы не знаем, как достичь (изменить все), мы ставим ту, которую мы достичь можем (свержение лидера, свержение правительства, захват политической власти). Таким образом, иллюзия власти переводит нашу революционную энергию на менее значимую цель. Если инженер не заглушит двигатель, что ж, мы выбросим его из поезда и заглушим двигатель сами. Возможно, как и большинство революционеров, мы вообще не сможем захватить контроль. В маловероятном случае успеха, оказавшись в машинном отделении, мы обнаружим, что мы точно так же неспособны заглушить двигатель, как и наш предшественник.

Это отнюдь не означает, что мы должны просто сдаться и разойтись по домам. Давайте доверять надежде. Подлинная надежда - это не отвлечение от реальности, а предчувствие того, что возможно. Чтобы этого достичь, мы должны выйти за пределы замкнутого круга традиционного решения проблем, в котором каждое решение порождает ту же проблему, но в другом облике. Традиционный диагноз проблемы изменения климата сам по себе является частью проблемы, а следовательно, таковыми являются и исходящие из него решения. Взглянув на это со стороны, мы можем прийти к другим требованиям и, что более важно, к другим способам преодоления кризиса, лежащими за пределами менталитета требований.

2. Исключение и углеродный редукционизм

Неспособность наших лидеров что-либо изменить отражает неспособность общественности. Я слышал историю о некоторых лондонских протестующих, которым удалось остановить поезд метро. Несомненно, они думали, что любые неудобства, с которыми сталкиваются пассажиры - ничто по сравнению со спасением человечества от вымирания. Необходимы решительные действия! Может быть, общий бойкот всего транспорта, работающего на ископаемом топливе. Пассажиры идею не поддержали. Один из них сказал: «Может быть, я еду в больницу - ты об этом думал?» Многие были из рабочего класса, ехали на работу, от которой зависят их семьи. В большей или меньшей степени жизнь большинства людей зависит от участия в работе разрушающей мир машины. Взывать к совести, чтобы убедить людей использовать меньше, сжигать меньше, ездить меньше - бессмысленно, когда они находятся в системе, которая требует, чтобы они использовали, сжигали и ездили только для того, чтобы выжить.

Подрывная тактика отталкивает людей, которые от неё страдают, давая им сигнал: «Мы готовы пожертвовать вами ради нашей Цели». «Мы здесь, чтобы спасти вас - нравится вам это или нет!» При этом протестующие создают в своих отношениях с обществом то же разделение на «мы - они», которое характеризует и их отношения с властью.

Можете ли вы вспомнить другие ситуации, когда некоторыми нужно жертвовать против их воли ради общего блага? Когда некоторые существа просто мешают прогрессу? Когда чья-то свобода ограничивается без получения согласия? Это не означает, что до начала акции протеста необходимо получить согласие всех тех, кого она затронет. Это означает, что нужно просто принять их во внимание. Задержаться на секунду, чтобы увидеть мир их глазами и понять их восприятие жизни. Это означает выбрать эмпатию. Эмпатия недоступна, когда сердце покрывает туман суждения.

Общественному недоверию к активистам также способствует самодовольство, которое закодировано в призывах быть добродетельными. Если мы считаем себя добродетельными за наш активизм и экологичный образ жизни, одобряем и помещаем себя в ряды высокоморальных, мы тем самым записываем других в ряды аморальных, невежественных, заблуждающихся. Чем больше мы прыскаем на себя парфюма добродетели, тем больше от нас начинает нести ханжеством. Мы могли бы достичь большего, если бы перестали быть отстранёнными и неумолимыми судьями, а вместо этого стремились глубоко понять всю совокупность обстоятельств тех, кого мы судим. Это называется инклюзивностью. Это дорога к революции любви.

Во многом замкнутость экологического движения связана с тем, что понятие «зеленого» сводится к учету углерода - опасное упрощение, которое упускает из виду живых существ, включая людей. Каков углеродный вклад китов? Морских черепах? Трубочников? Бездомных? Заключённых? Соловьев? Сов? Волков? Когда мы поймём, что существа, которых мы исключаем, оказываются самыми важными из всех? Когда мы поймём, что мы все связаны? Это не тот тип революции, когда ради «великой цели» спасения мира мы приносим в жертву некоторых существ, а тот, при котором мы признаём, что исцеление придет тогда, когда мы начнем заново ценить то, что было обесценено. В конце концов, что было отчуждено, исключено и обесценено больше, чем сама природа? Оценивать природных существ с точки зрения углерода, измеряемого количества, подлежащего обычному анализу затрат и выгод, не так уж и отличается от оценки ее существ с точки зрения денег. Все живые и неживые существа, забытые вследствие такой оценки, будут преследовать нас, потому что правда в том, что все они важны для поддержания условий для процветания жизни.

Что обесценивается, когда мы применяем учёт углерода? Что не в принимается в расчет? Ну, например экосистемы. Для расширения технологий «зеленой энергии», таких как солнечные панели, батареи, ветряные турбины и электромобили, потребовалось бы значительное расширение горной промышленности. Понимает ли читатель, как выглядит крупная добыча полезных ископаемых? Это не безобидная дыра в земле. Вот описание серебряного рудника Пеньяскито в Мексике:

Покрывая почти 100 квадратных километров, рудник поражает своими масштабами: растянутый комплекс открытых карьеров, разбросанных в горах, в окружении двух свалок, каждая длиной в милю, и хвостохранилища, заполненного ядовитым илом, сдерживаемым стеной окружностью в 11 километров и высотой с 50-этажный небоскреб. Этот рудник добудет 11 000 тонн серебра за 10 лет прежде чем исчерпаются его запасы, самые большие в мире.

Чтобы перевести мировую экономику на возобновляемые источники энергии, потребуется ещё 130 рудников масштабов Пеньяскито. И это только для серебра.

Подобные шахты необходимы для удовлетворения создаваемого индустрией возобновляемой энергетики растущего спроса на медь, неодим, литий, кобальт и другие минералы. Каждая из них поедает часть лесов и других экосистем, отравляет грунтовые воды и производит огромное количество токсичных отходов. Удовлетворение спроса на каждый из этих минералов порождает неисчислимые социальные несчастья, сопровождающие несчастья экологические и геополитические, также как это было с нефтью. За примерами далеко ходить не надо: достаточно вспомнить обелённый государственный переворот в Боливии, обладающей огромными запасами лития, которые изгнанный президент Эво Моралес планировал национализировать.

Технологии использования других основных возобновляемых источников энергии - водных потоков и биомассы - в промышленных масштабах возможно даже более экологически ужасны, чем добыча полезных ископаемых, так как приводят к вынужденному перемещеннию населения и разрушению экосистем. Мы, люди которые заботятся о природе, не можем ставить себе такую цель: превратить биоту Земли в топливо, а ее реки - в электростанции.

Те, кому небезразлична эта планета, умоляю вас: будьте осторожны с тем, что вы просите. Опасайтесь выдвигать неправильные требования - требования заниженные, которые на самом деле ничего не меняют и могут принести больше вреда, чем пользы. Остерегайтесь готовых решений, которые привлекает ваш напор и спешка. Некоторые из них могут быть теми решениями, которые ещё больше усугубляют проблему, решениями, приемлемыми для установленной власти, потому что они не несут угрозы ее основам.

Безусловно, добыча ископаемого топлива наносит ужасный ущерб земле и воде, независимо от CO2. Может быть, нам нужно сместить акцент с учёта углерода - запрещающего использование ископаемого топлива, но разрешающего все виды другого вреда - на недопущение любых форм экоцида, что задаст новый и совершенно другой стандарт того, что считается «зеленым».

Настало время выступить за более глубокий переход, чем тот, который можно отразить в показателях углерода. Какой тип перемен необходим для того, чтобы экоцид был признан тем, что подразумевает это слово, т.е. убийством?

На более глубоком уровне причины изменения климата идентичны причинам большей части насилия, несправедливости и экологических проблем на Земле. Некоторые говорят, что причиной является капитализм, но бывшие социалистические страны были такими же хищными, как и капиталистические страны, если не больше. Я полагаю, что изначальной причиной экоцида является история, лежащая в основе самоописания современной цивилизации. Я называю её “История разделения”. Это история, которая отделяет меня от вас, человечество - от природы, дух - от материи, а душу - от плоти; согласно ей, полное бытие и сознание являются исключительными свойствами человека, чья судьба заключается в том, чтобы возвыситься над механическими силами природы и привнести разум в мир, его лишенный. История разделения включает в себя капитализм, каким мы его знаем. Она - каркас всех наших систем. Она отражает психологию, которая адаптировалась к этим системам. Каждая из этой тройки - история, система и психология - поддерживает других.

Первое требование Восстания против вымирания состоит в том, чтобы правительство сказало правду об изменении климата, но знает ли оно эту правду? Кто готов сказать правду о том, что Земля - живая? Что причина экологической деградации кроется в самых глубоких историях, которые цивилизация рассказывает сама себе? Кто готов сказать правду о том, что требует от нас кризис - тотальную трансформацию, посвящение в новый вид цивилизации?

3. Живая планета

Инициация в жизни человека начинается с кризиса, разрушающего то, что вы знали и кем были. Из обломков следующего за ним краха в новый мир рождается новое “я”.

Общества также могут проходить инициацию. Это как раз то, чем является изменение климата для современной глобальной цивилизации. Это не просто «проблема», которую мы можем решить из доминирующего в настоящее время мировоззрения и его набора решений; оно требует от нас начать жить с другой Историей людей и в новых (и одновременно древних) отношениях со всеми живыми существами.

Ключевой элемент этой трансформации - уход от геомеханического мировоззрения к мировоззрению Живой Планеты. Климатический кризис не будет решен путем корректировки уровней атмосферных газов, как если бы мы работали с топливовоздушной смесью дизельного двигателя. Живая Земля только в том случае может быть здоровой (и оставатьсяя живой), если живы ее органы и ткани. К ним относятся леса, почва, болота, коралловые рифы, рыбы, киты, слоны, луга водорослей, мангры и все остальные системы и биологические виды Земли. Если мы продолжим их уничтожать, то даже если мы сократим выбросы до нуля за одну ночь, Земля все равно умрет смертью от тысячи порезов.

Это потому, что именно жизнь поддерживает условия для жизни, посредством смутно понятных процессов, таких же сложных, как физиология любого организма. Растительность производит летучие соединения, которые способствуют образованию облаков, отражающих солнечный свет. Мегафауна транспортирует азот и фосфор через континенты и океаны для поддержания углеродного цикла. Леса создают биотический насос постоянного низкого давления, который притягивает дожди в континентальные районы и поддерживает атмосферные потоки. Киты приносят из глубин океана питательные вещества, которые использует планктон. Волки контролируют численность популяций оленей, благодаря чему подлесок остается жизнеспособным, поглощая осадки и предотвращая засухи и пожары. Бобры замедляют движение воды к морю, предотвращая наводнения и модулируя выброс ила в прибрежные воды, создавая в них оптимальные условия для жизни. Мигрирующие птицы и рыбы, такие как лосось, переносят морские питательные вещества внутрь континентов, питая леса. Мицелиальные маты связывают обширные области в нейронную сеть, превосходящую по сложности человеческий мозг. И все эти процессы переплетаются друг с другом.

В моей книге «Климат - новая история» я привожу доводы в пользу того, что большая часть климатических нарушений, в которых мы виним парниковые газы, на самом деле происходит из-за прямого разрушения экосистем. Это происходило в течение тысячелетий: засухи и опустынивание возникали везде, где люди вырубали леса и подвергали почву эрозии. Разве не удобно обвинить во всем этом выбросы парниковых газов и продолжать воспроизводить нашу материальную культуру, но уже с использованием возобновляемых источников энергии?

В то время, как я это пишу, Австралия страдает от беспрецедентной катастрофической жары, засухи и пожаров. Австралия также вырубала леса со скоростью 5000 квадратных километров в год. Опять же, было бы удобно списать происходящее там сейчас на глобальные выбросы углекислого газа, не так ли?

Фраза «нарушение работы экосистем» звучит научно по сравнению с «нанесение вреда и убийство живых существ». Но с точки зрения Живой Планеты, последняя является более точной. Лес - это не просто набор живых деревьев, он сам по себе живой. Почва - это не просто среда, в которой растет жизнь; сама почва живая. Как и река, риф и море. Подобно тому, как гораздо легче унижать, эксплуатировать и убивать тех людей, которых людьми не считают, точно так же легче убивать земных существ, если мы считаем их и так неживыми и лишенными сознания. Сплошные рубки лесов, карьеры, осушенные болота, разливы нефти и т. п. неизбежны, когда мы считаем Землю мертвой, бесчувственной кучей ресурсов, инструментом для достижения наших целей.

Наши истории имеют большую силу. Если мы считаем мир мертвым, мы приведем его к смерти. И если мы считаем мир живым, мы будем учиться служить его исцелению.

* * *

Мир живой. Он - не просто среда для жизни. Леса, рифы и болота - это его органы. Воды - это его кровь. Почва - это его кожа. Животные - его клетки. Это не точная аналогия, но вывод, который из неё следует, действителен: если эти существа потеряют свою целостность, вся планета увянет.

Я не буду пытаться интеллектуально обосновать то, что планета Земля живая, ведь это будет зависеть от того, какое определение жизни я использую. Кроме того, я хотел бы пойти дальше и сказать, что Земля обладает чувствами, сознанием и разумом - научно недокауемые утверждения. Поэтому вместо того, чтобы пытаться спорить, я попрошу скептиков постоять босиком на земле и почувствовать истинность этих утверждений. Я считаю, что как бы скептически вы ни были настроены, сколь бы страстно вы ни полагали, что жизнь появилась благодаря случайной химической реакции, вызванной слепыми физическими силами, в каждом человеке горит пламя знания о том, что земля, вода, почва, воздух, солнце, облака и ветер живы и осознаны, чувствуя нас одновременно с нашим чувствованием их.

Я хорошо знаю скептиков, потому что я сам скептик. Меня одолевают сомнения, когда я провожу много времени в закрытом помещении, перед экраном, в окружении стандартизированных неорганических объектов, которые являются отражением безжизненности модернистской концепции мира.

Конечно, призыв к босоногому единению с живой Землей был бы неуместным на научной конференции по климату или совещании МГЭИК. Иногда такие события могут развлечь короткой сентиментальной церемонией или выходом представителя коренных народов, благословляющего четыре стороны света, прежде чем все войдут в конференц-зал, чтобы заняться делом: данными и графиками, моделями и прогнозами, затратами и выгодами. В этом мире реальны только числа. Такие места - числовых абстракций, кондиционированного воздуха, постоянного искусственного света, одинаковых стульев и вездесущих прямых углов - изгоняют любые проявления жизни, кроме человека. Природа там существует только в представлении, а Земля кажется живой только в теории, а то и вовсе неживой.

«В этом мире реальны только числа». Как иронично, учитывая, что числа являются вершиной абстракции. Проблемы, определенные через числа, «реалистичный» ум стремится решить тоже с помощью чисел. Математик внутри меня хотел бы решить климатический кризис, оценив каждый возможный подход в соответствии с количеством выбрасываемых парниковых газов. Я бы определил вклад в развитие парникового эффекта для каждой экосистемы, каждой технологии, каждого энергетического проекта. Тогда я бы прибавил тут и убавил там, скомпенсировал авиаперевозки посадкой деревьев, подправил осушение болот в одном месте с помощью солнечных батарей в другом, чтобы уложиться в определенный лимит парниковых газов. Я бы применил методы и подходы, которые выросли из бухгалтерского учета: деньги - это еще один способ сократить мир до чисел. (Мир финансов - это еще одно место, где числа являются единственным, что имеет значение.)

К сожалению, как и в случае с деньгами, подобный “углеродный редукционизм” игнорирует все то, что, как кажется, не влияет на баланс. Таким образом, более традиционные задачи экологического движения, вроде охраны дикой природы, спасения китов или очистки токсичных отходов, отходят на второй план по сравнению с проблемой изменения климата. «Зеленым» стало считаться то, производит мало парниковых газов.

В мировоззрении Живой Планеты, это - огромная ошибка, поскольку игнорируемые киты, волки, бобры, бабочки и прочие входят в число органов и тканей, которые поддерживают Гайю целостной. Компенсируя мили наших воздушных путешествий путём посадки деревьев, получая наше электричество от солнечных батарей и, таким образом, надевая мантию «экологичности», мы лишь успокаиваем совесть, скрывая тот продолжающийся вред, который влечет за собой наш нынешний образ жизни. Мы подразумеваем, что «устойчивость» означает поддержание общества в том виде, в котором мы его знаем, но с использованием источников энергии, отличных от ископаемого топлива. Вот почему те, кто у власти так легко приняли тот нарратив о климате, который я называю углеродным редукционизмом. Даже компании, зависящие от ископаемого топлива, согласны с ним, поскольку он означает, что они могут продолжать свою деятельность в обычном режиме если будут внедрены технологии улавливания углерода и геоинженерия.

Реальная угроза биосфере на самом деле страшнее, чем думает большинство людей, даже левых взглядов; она включает в себя и далеко выходит за рамки климата, и мы можем ответить на неё только восстановлением целостности во всех сферах нашей жизни. Планета Земля приближается к смерти из-за полиорганной недостаточности. По словам натуралиста Дж. Б. Маккиннона, мы живем в «мире десяти процентов» - такую поэтическую статистику он использует для описания уничтожения жизни на Земле, которое началось с первыми массовыми цивилизациями и ускорилось в период с начала индустриальной эпохи до наших дней. Сегодня мы имеем примерно 10% того количества китов, которое было до начала коммерческого китобойного промысла. Около 10% крупных хищных рыб. Половину азиатских мангровых болот. Двадцать процентов атлантических подводных лугов. Один процент девственных лесов Северной Америки и половину деревьев в мире. Сокращение на 30% количества птиц на протяжении моей жизни и снижение на 50-80% количества насекомых. Этот список можно продолжать очень долго.

Было бы неплохо иметь возможность обвинить во всем изменение климата. Тогда мы могли бы оставаться в рамках привычного нам редукционизма. Мы бы в принципе знали, что делать. Когда проблема состоит из множества факторов - гербицидов, инсектицидов, шумового и электромагнитного загрязнения, токсичных отходов, проникновения фармацевтических препаратов в окружающую среду, освоения нетронутых земель, эрозии почвы, чрезмерного вылова рыбы, уничтожения лесов, истощения водоносных горизонтов, истребления хищников, занимающих вершины пищевых цепочек, парникового эффекта, - каждый из которых синергетически взаимодействует с остальными, тогда единого решения не существует. Не знать, что делать, неудобно. Соблазнительно - поверить в иллюзию единой причины. Но намного лучше не знать, чем ошибочно думать, что знаешь.

4. Новые приоритеты

Для планеты со здоровыми экосистемами повышение уровня CO2, метана и температуры не представляли бы большой проблемы. В конце концов, более высокие чем сегодня температуры были в раннем голоцене, а также в минойский, римский и средневековый теплые периоды, и бесконтрольного изменения климата из-за выделения метана из льдов или чего-то подобного не произошло. Живое существо с сильными органами и здоровыми тканями обладает устойчивостью.

К сожалению, органы Земли повреждены, а ее ткани отравлены. Она в находится в трудном положении. Поэтому сокращение выбросов парниковых газов имеет важное значение. Однако с точки зрения Живой Планеты порядок приоритетов отличается от того, который обычно предлагается. Многие из них могут воплотиться в действенные требования и политику, которые правительства, предприятия и отдельные люди могут принять прямо сейчас, с ощутимыми результатами.

Первоочередной задачей является защита всех оставшихся первичных тропических лесов и других неповрежденных экосистем, таких как дикие растительные сообщества, коралловые рифы, мангровые болота, подводные луга и т. п. Все нетронутые экосистемы являются драгоценными сокровищами. Они являются резервуарами биоразнообразия, источником регенерации жизни. Они содержат глубинный разум земли, без которого невозможно полное исцеление. В этих местах остаётся нетронутой память Гайи о своем здоровом состоянии. На момент написания этой статьи на тропический лес Амазонки проводятся жестокие атаки, а ситуация во втором по величине тропическом лесу, в Конго, еще хуже. Третий по величине, в Новой Гвинее, также находится под серьезной угрозой вырубки с целью лесозаготовки и посадки пальмовых плантаций. С точки зрения углеродного редукционизма эти места важны; с точки зрения Живой Земли они - жизненно необходимыe органы. Если углеродный редукционизм служит их защите - это хорошо, но мы не должны считать, что их ценность сводится лишь к очищению атмосферы от СО2.

На втором месте - восстановление и регенерация поврежденных экосистем по всему миру. Пути достижения этого включают:

• значительное расширение площади морских заповедников для того чтобы дать возможность океану восстановиться;
• запрет на использование донных тралов, дрифтерных сетей и других практик промышленного лова рыбы;
• ведение сельского хозяйства способами, восстанавливающими почву, такими как использование покровных и многолетних культур, агролесоводство и “целостное управление” Аллана Савори;
• лесоразведение и лесовосстановление;
• создание влагоудерживающих ландшафтов для восстановления гидрологического цикла;
• реинтродукция и защита ключевых видов, сверххищников, мегафауны.

Для проведения эффективной регенерации нельзя полагаться на универсальные формулы. Каждое место уникально. То, что работает в одной долине или ферме, может не сработать в другой. Когда мы воспринимаем места и экосистемы этой планеты живыми существами, а не наборами данных, мы осознаем необходимость тех знаний, которые могут дать только личные отношения с конкретным местом. Наука, имеющая дело с количествами, может играть свою роль в развитии этих знаний, но она не может заменить того, что имеет дело с качествами: внимательное наблюдение за землей тех людей, которые ежедневно взаимодействуют с ней в течение поколений.

Научному уму трудно понять всю глубину и тонкость знаний охотников-собирателей и традиционных крестьян. Это знание, закодированное в культурных историях, ритуалах и обычаях, делает этих людей частью органов планеты, позволяя им вносить свой вклад в стойкость жизни на Земле. К сожалению, многое из того, что называется «развитием» - даже устойчивым развитием - подрывает их образ жизни и включает их в глобальную товарную экономику. Когда развитие означает интеграцию в мировую экономику, твердая валюта для погашения займов и импорта высокотехнологичных товаров может поступать только через экспорт природных ресурсов: лесозаготовки, добычу полезных ископаемых и сельское хозяйство, нацеленное на получение выгоды. Таким образом, первые два приоритета требуют от нас переосмысления всей парадигмы развития и связанную с ней финансовую систему.

Третий приоритет - прекращение отравления мира пестицидами, гербицидами, инсектицидами, пластмассами, токсичными отходами, тяжелыми металлами, антибиотиками, электромагнитным загрязнением, химическими удобрениями, остатками фармацевтических препаратов, радиоактивными отходами и другими промышленными загрязнителями. Они ослабляют Землю на тканевом уровне, проникая во всю биосферу до такой степени, что, например, сейчас обнаруживаются косатки с уровнями ПХБ, достаточными для того, чтобы классифицировать тело косатки как токсичные отходы. Проникновение неоникотиноидных инсектицидов в экосистемы приводит к резкому сокращению популяций насекомых и, как следствие, сокращению численности птиц и остальной части пищевой сети. В то же время в океанах основа пищевой цепи - планктон - подвергается атакам со стороны сельскохозяйственных стоков, химического загрязнения, сейсмических исследований и уничтожения вершинных хищников. В обширных сельскохозяйственных районах после десятилетий применения химических удобрений и пестицидов почва уже практически мертвая, обычная грязь. Огромные участки земли на разных континентах регулярно опрыскиваются инсектицидами в целях борьбы с переносчиками болезней или инвазивными видами. Биота Земли находится под постояными атаками.

Четвертый приоритет - снижение уровня парниковых газов в атмосфере. Резкие изменения в составе атмосферы оказывают дополнительную нагрузку на жизненные системы планеты, которые уже опасно ослаблены “развитием”, добычей различных ресурсов и загрязнением. Экосистемы, которые когда-то удерживали в постоянстве атмосферные потоки, в частности леса, саванны и водно-болотные угодья, сегодня серьезно повреждены. В то же время парниковые газы усилили термодинамическую изменчивость системы, еще больше нарушая атмосферные паттерны и нанося ущерб ослабленным экосистемам. Однако даже без повышенных уровней парниковых газов массовое уничтожение жизни означало бы катастрофу. Выбросы от сжигания ископаемого топлива усугубляют и без того плохое положение.

Если вас беспокоит то, что я поставил сокращение выбросов парниковых газов в конец списка, имейте в виду, что сокращение выбросов является неизбежным следствием первых трех пунктов. Во-первых, для того, чтобы по-настоящему защитить и восстановить экосистемы, потребовался бы мораторий на новые трубопроводы, морские нефтяные скважины, фрекинг, добычу битуминозных песков, разработку открытым способом и другие виды добычи ископаемого топлива, поскольку все это влечет за собой серьезный экологический ущерб и риск. Каждое место этой планеты - бесценно, и если мы хотим любить и заботиться о них, мы должны преобразовать инфраструктуру, работающую на ископаемом топливе, независимо от проблемы парниковых газов.

Кроме того, лесовосстановление и регенеративное сельское хозяйство могут убрать из атмосферы огромное количество углерода. Оценки этого количества сильно различаются, но ведущие практики регенеративного сельского хозяйства, такие как Аллан Савори, Гэйб Браун и Эрнст Готш, достигают 8-20 тонн с гектара в год, имея продуктивность равную или даже большую чем в традиционных хозяйствах, и в основном без использования химикатов. Принимая во внимание, что на планете почти 5 миллиардов гектаров земли используется для ведения сельского хозяйства, использование этих методов лишь на 10-25% этих земель сможет компенсировать 100% текущих глобальных выбросов СО2. Конечно, не каждый фермер сразу же сравнится с успехом вышеперечисленных одаренных новаторов, но потенциал здесь огромный. Кроме того, климатические скептики могут также поддержать эти методы из-за их благотворного воздействия на биоразнообразие, водоносные горизонты и водный цикл. Здоровая почва поглощает осадки, как губка, предотвращая наводнения, а затем посредством транспирации постепенно выпускает их в воздух, продлевая сезон дождей и перенося тепло с поверхности в атмосферу, где оно эффективнее излучается в космос. Таким образом, на фоне текущего изменения климата, это способствует его охлаждению и устойчивости.

Как это ни парадоксально, но нам не нужно использовать парниковый эффект в качестве аргумента для сокращения выбросов парниковых газов. Перечисленные выше приоритеты предлагают множество конкретных, достижимых целей по защите и восстановлению природы, которые в совокупности могут превзойти то, к чему призывает климатическое движение, но при этом исходя из другой мотивации. Однако между климатическим движением и мировоззрением Живой планеты существуют важные точки расхождения. Человек, разделяющий это мировоззрение, отвергает крупные гидроэлектростанции, потому что они разрушают водно-болотные угодья, приводят к деградации рек и нарушают перенос ила к морю. Он ненавидит плантации биотоплива, которые охватывают обширные территории Африки, Азии и Южной Америки, поскольку они часто заменяют природные экосистемы и местное устойчивое сельское хозяйство. Он страшится геоинженерных подходов, таких как распыление в атмосфере аэрозолей серы для увеличения её отражающей способности. Он не испытывает энтузиазма по поводу гигантских выкачивающих углерод машин (технология улавливания и хранения углерода). Он с ужасом смотрит на уничтожение лесов ради производства щепы для переделанных угольных электростанций. Он относится с сомнением к убивающим птиц огромным ветряным турбинам и к огромным пространствам голой земли, покрытым солнечными батареями.

Считать Землю живой - шаг на пути к тому, чтобы считать её священной. Это шаг к уважению всех существ. Разве это не то, о чём на самом деле хочет быть климатическое движение?

5. Долг и война

Уважение ко всем существам - основа революции любви. Без него мы лишь перетасовываем карты не меняя игру. Жертва становится преступником, преступник становится жертвой, гнев заменяется ненавистью, справедливость заменяется наказанием, поражение порождает месть, а победа порождает новых врагов.

Уважение движет четырьмя обозначенными мной приоритетами, и они неразрывно связаны с другими аспектами глобального исцеления. Любые вопросы социальной, политической, экономической, расовой или сексуальной справедливости - любое восстановление полной человечности тех, кого её лишили, - были бы с ними гармонично связаны, не как политически корректные дополнения, а как структурные компоненты одного целого. Ни один из них не может существовать отдельно. Два из них, однако, я хотел бы повысить до особого статуса, потому что они задают тон и являются шаблоном для всех остальных: это финансовый долг и война.

Представьте, что вы лидер страны, скажем, Эквадора. Мировое сообщество приходит к вам в лице человека, машущего флагом Земли, который говорит: «Защитите свои тропические леса! Защитите свои реки, водно-болотные угодья и почву! Судьба мира зависит от этого». Затем он опускает флаг, вытаскивает пистолет, приставляет вам к голове и добавляет: «Однако вы должны поддерживать текущие долговые выплаты», прекрасно понимая, что это можно сделать только ликвидируя эти самые тропические леса, реки, водно-болотные угодья и почву. Откажитесь, и наказание не заставит себя ждать. Международный рынок облигаций покидает вас. Ваша валюта падает. Транснациональные корпорации и их союзники в лице государств проводят в вашей стране смену власти. Новое правительство, восхваляемое как «демократическое», вводит меры жесткой экономии, устраняет барьеры на пути к экологическому грабежу и получает еще больше кредитов на развитие.

Это происходит не из-за безнравственных банкиров, глубинного государства, военных империалистов или заговора иллюминатов и рептилоидов, скрыто управляющих миром. Это происходит из-за системной необходимости в экономическом росте. Основанная на долге денежная система требует для своего функционирования бесконечный рост и создает постоянное давление на всех ее участников делать что-то, хоть что-нибудь, чтобы всё больше превращать природу в товары и собственность, и всё больше человеческих отношений - в платные услуги.

Я (как бы) пошутил насчет рептилоидов. Конечно, было бы неплохо идентифицировать кого-то или что-то, с кем мы могли бы вступить в борьбу и победить, чтобы спасти мир. Борьба со злом - это самое старое решение, оно соблазнительное, и оно - ложное, так как скрывает сложность ситуации и приглушает дискомфорт от незнания того, что нужно делать. Но если бы миром управляло зло, все, что ему нужно было бы сделать, - это установить денежную систему, основанную на процентах, а потом расслабиться и наблюдать, как наступает катастрофа.

Моя книга «Священная экономика» - одна из многих, в которых описывается, что должно измениться, чтобы экономика объединилась с экологией. Возможна иная экономика, в которой прогресс не обязательно связан с ростом, а богатство не всегда определяется количеством. А пока я просто упомяну о первом шаге в этом направлении, который может когда-то в скором времени потребоваться: о крупномасштабном списании долгов. Долг знаком большинству людей, и именно он играет ключевую роль в работе пожирающей мир машины роста.

Машина роста распространяет рыночные отношения на все сферы жизни. В рыночных отношениях каждая из сторон пытается добиться наилучших условий для себя, в то время как другие существа становятся инструментами для достижения личных интересов. Таким образом, в основе таких отношений - враждебность. В частности, долг - это форма власти; как говорит Дэвид Грэбер, за человеком с бухгалтерской книгой всегда стоит человек с пистолетом.

Разделение и доминирование, - неотъемлемые свойства отношений в экономике, основанной на долге, - принимают крайнее выражение в в явлении войны. Военная промышленность потребляет огромное количество денег, энергии и материалов, но ещё большая угроза для будущего заключается в ломке коллективной воли людей. Чтобы изменить курс на исцеление мира, потребуется солидарность и согласованность целей. Если наша творческая энергия и жизненные силы будут израсходованы на борьбу друг с другом, что останется, чтобы осуществить этот великий переход? Наш корабль попал в водоворот. Может быть, если все вместе возьмутся за весла, мы сможем вырваться из него; вместо этого члены экипажа дерутся друг с другом на палубе, пока корабль несет навстречу гибели.

Пока на планете идет война (в любых формах), ни один из четырех приоритетов Живой планеты никогда не осуществится. Если же основой революции является уважение, тогда настоящий революционер - тот, кто поддерживает мир. Военное мышление создаёт психический климат, в котором нет места уважению, так как оно дегуманизирует врага и отказывает в сочувствии каждому, кто мешает проведению военных действий. Точно так же современная экономика превратила природу в неживой объект и отказывает в сочувствии каждому, кто мешает получать прибыль.

Военное мышление выходит далеко за рамки военного конфликта. Сегодняшняя интенсивная политическая поляризация - еще одно его проявление. Разделение на противоборствующие лагери, дегуманизация другой стороны, ассоциация моральной добродетели с борьбой, вера в то, что решение наших проблем придет через победу - все это признаки войны. Если ваша политическая стратегия состоит в том, чтобы разжечь в людях негодование на политиков, лидеров корпораций или полициейских - вы ведете войну. Если вы верите, что люди из другого лагеря менее нравственны, менее этичны, менее сознательны или менее духовны - вы на грани войны. Так что да, разоблачайте действия, убивающие мир. Но не связывайте их с низостью действующих лиц и не думайте, что смена актеров изменит роли.

6. Поляризация и отрицание

Ранее я упомянул спорное утверждение, что средневековый климатический оптимум был теплее, чем наше время. Я хотел бы вернуться к нему, не потому, что считаю важным установить его истинность, а потому, что оно позволяет взглянуть на вышеупомянутую более глубокую проблему поляризации, которая обрекает нашу культуру повторять один и тот же паттерн по практически любому важному вопросу, а не только вопросу изменения климата.

Реконструкции климата вроде бы показывают, что сегодня теплее, чем когда-либо за последние десять тысяч лет. С другой стороны, скептики подвергают критике методологические и статистические основы этих исследований и приводят доказательства теплых периодов в прошлом, таких как более высокий уровень моря в раннем и среднем голоцене и древесные линии в сотнях километров к северу от тех мест, где они сейчас.

После нескольких лет изучения литературы я уверен, что смог бы отстаивать и ту, и другую точку зрения. Я мог бы, используя обширные цитаты, утверждать, что средневековый теплый период (теперь называемый средневековой температурной аномалией) в конце концов был не таким уж теплым и в любом случае в основном концентрировался в Северной Атлантике и Средиземноморском бассейне. Я мог бы также возразить, снова цитируя десятки рецензируемых статей, что аномалия была значительной и глобальной. То же самое касается практически всех аспектов спора об изменении климата - я могу аргументировать обе позиции достаточно хорошо, чтобы удовлетворить сторонников каждой.

Читатель может возмутиться тем, что я подразумеваю равнозначность двух сторон, одна из которых состоит из недобросовестных оплаченных корпорациями псевдоученых, которые позволили своей жадности превалировать над выживанием человечества, а другая - из скромных и честных ученых, поддерживаемых самокорректирующимися институтами рецензирования, гарантирующими, что консенсусная позиция науки приближается все ближе и ближе к истине. Или же одна сторона состоит из храбрых диссидентов, которые рискуют своей карьерой, чтобы поставить под сомнение господствующие ортодоксальные взгляды, а другая - из подверженных групповому мышлению карьеристов, выполняющих глобалистские планы безумных левых.

Поляризующие нападки, исходящие от обеих сторон, предполагает высокую степень зависимости эго от поддержания их точек зрения и заставляет меня сомневаться в том, что какая-либо из сторон примет доказательства, противоречащие её точке зрения. Они даже не могут договориться о том, что является фактом. Кажется, что каждая из многих сторон, от катастрофистов до алармистов и до скептиков, занимает свой собственный туннель реальности. Подвергая любую противоречащую информацию враждебной проверке, каждая без особого сомнения принимает все, что укрепляет ее точку зрения. Следовательно, какая бы сторона ни ошибалась, она вряд ли когда-нибудь это признает. И это, дорогой читатель, включает и твою сторону!

Видя эту крайнюю поляризацию западного общества, я принял для себя правило, которое в равной мере применимо как к семейным конфликтам, так и к политике: самый важный вопрос никогда не является предметом спора, он в том, с чем обе стороны молчаливо соглашаются или отказываются видеть. Принимать чью-либо сторону - значит соглашаться с условиями дискуссии и оставлять без внимания скрытые проблемы. В чем бессознательно согласны все стороны? Что считается само собой разумеющимся? Какие вопросы не задаються? Возможно ожесточенность спора заслоняет собой нечто более важное, то что действительно требует нашего внимания?

На более высоком уровне молчаливое согласие в дебатах о климате состоит в сведении их к вопросу о том, нагревается ли планета из-за парниковых газов. Считая глобальное потепление единственной экологической проблемой, требующей неотложных действий, мы подразумеваем, что если вдруг скептики окажутся правы, тогда причин для беспокойства не будет. С точки зрения Живой Планеты причины для беспокойства есть, независимо от того, какая сторона права. Будучи связанным концепцией о неконтролируемом потеплении, климатическое движение считает необходимым любой ценой доказать, что скептики неправы - даже закрывая глаза на существование более теплых периодов в прошлом, поскольку они не вписываются в их описание происходящего.

Лагерь алармистов перенаправляет на глобальное потепление подлинное беспокойство по поводу антропогенного ухудшения состояния биосферы итого состояни человечества, из-за которого это происходит. Что-то действительно ужасно неправильно; нечто, лежащее в основе всего. К сожалению, большая часть движения за защиту окружающей среды решило направить силы на борьбу с неконтролируемым глобальным потепленим, а не с всепроникающей неправильностью нашего общества, которая является истинным объектом его протеста. Боюсь, что поступив таким образом, оно уступило священную землю и решило вести бой на неблагоприятной местности. Оно предпочло лёгкую продажу трудной. Оно решило взывать к страху (последствия изменения климата), а не к любви (спасите бесценные леса). Оно сделало необходимым условием для заботы о Земле принятие политически заряженной теории, которая требует доверия к научному институту и системам власти, которые его окружают. И это в то время, когда общее доверие к власти - вполне обоснованно - идет на убыль.

Что касается скептиков, я боюсь, что презрительный термин “отрицатель” во многих случаях оправдан. Независимо от наличия обоснованной критики в адрес официальной науки о климате, позиция скептика обычно является частью более широкой политической идентичности, которая, чтобы сохранить свою состоятельность, должна игнорировать все экологические проблемы наряду с глобальным потеплением. Придерживаясь позиции, что все в порядке, блоги климатических скептиков обычно настаивают на том, что пластиковые отходы, радиоактивные отходы, химические загрязнители, потеря биоразнообразия, электромагнитное загрязнение, ГМО, пестициды и т. п. тоже не являются проблемой, поэтому ничего менять не нужно.

Боящиеся грядущих глубоких перемен, климатические скептики являются лишь самыми очевидными отрицателями, но не единственными. Странным образом, мейнстримные борцы с глобальным потеплением также поддерживают отрицание, но немного другого характера, отстаивая видение экологичности, достижимой просто путем смены источников энергии. Распространенный оксюморон «устойчивого роста» иллюстрирует это заблуждение, поскольку рост в наше время подразумевает превращение природы в ресурс, в товар, в деньги.

Парадоксальным образом, доминирующий нарратив о глобальном потеплении способствует отрицанию, сводя все тревоги к научной теории, окончательно доказать которую можно только тогда, когда уже будет слишком поздно. Когда эффекты отдалены в пространстве и времени, а также в причинно-следственных связях, гораздо легче отрицать изменение климата, чем отрицать, скажем, то, что охота на китов убивает китов, что вырубка лесов иссушает землю, что пластик убивает морскую жизнь и так далее. Точно так же эффекты экологического оздоровления на местах легче увидеть, чем климатические эффекты фотоэлектрических панелей или ветряных турбин. Причинная дистанция короче, а последствия более ощутимы. Например, там, где фермеры практикуют регенерацию почвы, уровень грунтовых вод начинает подниматься, источники, высохшие десятилетия назад, оживают, ручьи снова начинают течь круглый год, а певчие птицы и дикие животные возвращаются. Все это можно увидеть, не доверяя заявлениям научных авторитетов.

Более того, хотя искренность и интеллект большинства отдельных ученых не вызывает сомнений, как институт наука подвержена ошибке коллективного подтверждения, которая неоднократно сбивала ее с пути. В качестве примера можно привести недавний крах двух давних, почти повсеместно принятых ортодоксий: (1) что холестерин и насыщенные жиры вызывают артериосклероз, и (2) эволюция происходит исключительно в результате случайных мутаций и естественного отбора. (Последняя была неоспоримой догмой до открытия горизонтального переноса генов, эпигенетики и саморедактирования генов.) Недоверие общественности к научным авторитетам может иметь свои основания, особенно если учесть, что наука (как позже выяснялось - ошибочная) часто использовалась для того, чтобы убедить нас в безопасности пестицидов, ГМО, вышек сотовой связи и различных токсичных фармацевтических препаратов. Это не значит, что наука о климате ошибается; это призыв не полагаться на то, признаёт её общество или нет, когда такое признание не является необходимым с точки зрения Живой Земли. Элиты молчаливо приписывают общественное сопротивление науке иррациональности и невежеству, предлагая покровительственные средства для их исправления. Какой урок нам следует извлечь из изменения климата? «Нам следовало доверять ученым»? «Надо было слушать учителя»? «Мы должны были верить в то, что заявления авторитетов - правда»?

Многие левые считают науку (как институт) последним оплотом здравомыслия в вырожденной культуре, оплотом против растущей волны иррациональности. Но что, если он так же несовершенен, как и другие наши институты? Если его свергнут с трона главного судьи, решающего что является правдой, а что нет, - как тогда мы сможем считать себя частью Отряда Добра, светоносцами разума в крестовом походе против невежества, угрожающего самим основам мироздания?

Это призыв не отказаться от науки, а скорее вернуться к ее священному источнику: смирению. Освободившись от институциональной закостенелости, наука, вероятно, опровергнет многие из устоявшихся догм, которые её евангелисты провозглашают неопровержимыми истинами. Я не единственный, у кого был опыт, который наука считает невозможной чушью, кто извлек пользу из методов лечения, которые наука считает шарлатанством, или кто жил в культурах, где неприемлемые с научной точки зрения явления были обычным делом. Это не означает, что стандартное описание глобального потепления неверно. Я этого не знаю. Просто я также не знаю, что оно верно. Я считаю, что оно очень неполное. Вот почему я обратил свое внимание на то, что я действительно знаю, начиная с тех знаний, которые я получаю стоя босиком на земле.

Это знание - знание того, что Земля живая. Из этого знания возникают политика и действия, имеющие смысл независимо от того, кто прав в климатических дебатах.

7. Вымирание и Цель

Мировоззрение Живой Планеты признает тесную связь между делами человека и природы. Я часто слышу, как люди говорят: «Изменение климата не представляет угрозы для Земли. Планета будет в порядке. Это человечество может исчезнуть». Однако, если мы понимаем человечество как любимое творение Гайи, рождённое для некой эволюционной цели, то мы больше не можем говорить, что с ней всё будет хорошо и без людей, равно как мы не можем сказать, что с матерью все будет в порядке, если она потеряет своего ребёнка. Извините, но с ней не будет всё хорошо.

Вышеупомянутая идея эволюционной цели, хотя и противоречит современной биологической науке, естественным образом вытекает из взгляда на мир и космос как на разумные, наделённые чувствами и сознанием. Она ставит вопрос: «Почему мы здесь?» и даже: «Почему я здесь?» Гайя вырастила новый орган. Для чего? Каким образом человечество может сотрудничать со всеми другими органами - лесами, водами, бабочками и тюленями - в служении мечте мира?

Я не знаю ответов на эти вопросы. Знаю только, что нам пора начать их задавать. Мы должны - и не ради выживания. Как отдельные люди или как вид, мы живем для чего-то, и если мы пренебрегаем этим, наши жизненные силы угасают. Жизнь дана нам не просто для того, чтобы её прожить.

Жизнь дана нам не просто для того, чтобы её прожить. Ни один организм на Земле не занят просто выживанием. Каждый предлагает дары целому. Поэтому любая экосистема становится слабее, когда из нее удаляются какие-либо виды. Если смотреть сквозь призму чистой конкуренции, вид должен оказаться в лучшей ситуации, когда его конкурент исчезает, но на самом деле ему становится хуже. Повторюсь, жизнь создает условия для жизни. Исходя из этого принципа, люди тоже здесь, чтобы преподнести свои дары остальным проявлениям жизни; мы здесь, чтобы ей служить. Мы, как цивилизация, давно поступаем наоборот. Следовательно, любые изменения кроме тотальной революции любви, великого поворота, будут недостаточными.

Соответственно, такие движения, как Extinction Rebellion, в своей основе, не могут быть направлены лишь на выживание человечества. Они говорят о необратимых поворотных точках, метановой катастрофе, двенадцати годах до того момента, когда станет слишком поздно, - но я отказываюсь верить в то, что это их главные мотивы. Как я писал ранее, даже если глобальные температуры перестанут расти, поводов для восстания будет не меньше.

Следующий сценарий наглядно демонстрирует, что цель нашей борьбы - не просто выживание человека. За страхом вымирания скрывается страх более ужасного будущего. Предположим, что мы сможем продолжить превращение Земли в гигантскую автостоянку, карьерную шахту и свалку отходов. Предположим, мы заменим почву гидропонными фермами и станем выращивать в лабораториях мясные клеточные культуры. Предположим, мы полностью перенесём нашу жизнь в закрытые помещения с контролируемым климатом. Предположим, что мы разработаем космические зеркала, машины по откачиванию парниковых газов из атмосферы и химические вещества для отбеливания неба, что даст нам возможность контролировать глобальное потепление. Предположим, что мы продолжим жить так, как мы жили последние десять тысяч лет, когда каждое поколение оставляет планету немного менее живой, чем предыдущее. И предположим, что так же, как в течение последних десяти тысяч лет человечество продолжит увеличивать свои измеримые богатства. Я называю этот сценарий “бетонным миром”, в котором природа полностью умерла и заменена технологией, и мы почти не замечаем этого, подключаясь к её искусственному цифровому заменителю. В этом сценарии человечество не вымерло, зато вымерло всё остальное. Я спрашиваю вас, приемлемо ли такое будущее?

Климатическое движение сделало выживание человека главной задачей. Это ошибка. Вот три причины, почему я так считаю: 1) такой подход подкрепляет мышление согласно которому ценность природы состоит лишь в её пользе для людей, - то же мышление, которое долгое время способствовало разграблению природы; 2) независимо от того, останется ли это так в будущем, но опыт пока что показывает, что люди будут прекрасно выживать, пока вымирают остальные формы жизни - все больше и больше нас, все меньше и меньше всего остального; 3) нечестно ставить во главу угла выживание человека, так как на самом деле это не то, что нас мотивирует. Предположим, человеческое выживание в мертвом мире будет гарантировано - мы вздохнем с облегчением и присоединимся к экоциду?

Extinction Rebellion - это о том (по крайней мере должно быть), в каком мире мы хотим жить. Это о том, кем мы хотим быть. Это о том, почему мы здесь и чему мы служим. Это о переходе к служению жизни на Земле.

Зачем нам служить жизни? В отличие от самосохранения, это желание может исходить только от любви.

Давайте рассмотрим вымирание с ещё одной стороны. Выше я изложил сценарий, в котором природа умирает, а человечество продолжает существовать. Однако, для того, чтобы выразить это именно так, нужно считать человечество и природу отдельными друг от друга. Фактически, мы неразделимы; мы являемся проявлением природы. Следовательно, мы не можем на самом деле быть «в порядке», когда умирает остальная часть живого. Из этого не следует, что мы не сможем выжить, когда остальные вымирают. Из этого следует то, что с каждой исчезнувшей экосистемой, местом и видом умирает что-то в нас самих. С сокращением наших отношений мы становимся менее целостными. Мы можем и дальше продолжать прогресс, выраженный в ВВП, количестве пропутешествованных миль, прожитых лет, жилплощади и кондиционеров на душу населения, уровне образования, общего потребления, терабайтах, петабайтах и ​​экзабайтах, но эти бесконечно растущие количества будут только маскировать и отвлекать от мучительного духовного голода по тому, что было вытеснено: по социальным связям и принадлежности, знакомому пению птиц, которое каждый раз немного отличается, запаху весны, набуханию почек, вкусу залитой солнцем малины, старикам, рассказывающим истории о месте, которое хорошо знают и дети. С каждым шагом в изоляционную камеру нашего собственного производства наши страдания обостряются. Мы уже видим симптомы вымирания в нас: в росте уровня депрессии, тревоги, самоубийств, зависимостей, самоповреждения, домашнего насилия и других страданий, которые не могут облегчить никакие материальные богатства.

Другими словами, истощение жизни на земле сопровождает истощение наших душ. Уничтожая других существ, мы разрушаем нашу собственную сущность. Больше не находясь в среде близких, взаимных отношений, больше не участвуя в окружающей нас жизни, окруженные закрытыми, мертвыми вещами, мы сами становимся менее живыми. Мы становимся зомби, недоумевая, почему мы чувствуем себя такими мертвыми внутри. Именно это - главный источник протестов. Мы жаждем восстановить жизнь. Мы хотим положить конец Эпохе Разделения.

Чему мы служим? Какие идеалы нас влекут? Это тот вопрос, который мы должны задать, проходя через портал инициации, который мы называем изменением климата. Задавая его, мы призываем совместное видение, которое становится основой общей истории, общего соглашения. Я не думаю, что эта история будет представлять собой старый вариант будущего с летающими машинами, роботами-слугами и городами под защитными куполами среди заброшенных и бесплодных ландшафтов. Это будет будущее, в котором пляжи снова изобилуют ракушками, где мы видим китов тысячами, где стаи птиц простираются от горизонта до горизонта, где реки чистые и где жизнь вернулась в места, ныне разрушенные.

Как нам достичь такого будущего? Я не знаю, но могу сказать следующее: поскольку причина экологического кризиса - во всём, решение тоже включает в себя всё. Всякое исцеление - это часть исцеления Земли. Если мы собираемся выдвигать требования, или вместо требований приглашать к сотрудничеству, то давайте расширим их сферу, чтобы в неё попали все, кто нуждается в исцелении, особенно те, кто кажется неважным: заключенные, обездоленные, маргинализованные, оставленные без внимания люди и места. Человечество - тоже орган Гайи, и Земля никогда не будет здоровой, если таковой не будет цивилизация. Социальный климат, политический климат, климат отношений, психический климат и глобальный климат неразделимы. Общество, которое эксплуатирует наиболее уязвимых людей, обязательно будет эксплуатировать и уязвимые места планеты. Общество, ведущее войну против других людей, привыкнув к насилию, будет так же относится и к земле. Общество, дегуманизирующее некоторых из своих членов, всегда будет обесценивать других живых существ. А общество, посвятившее себя исцелению на каком-то одном уровне, неизбежно будет служить исцелению на всех уровнях.

Любой акт исцеления, каким бы незначительным он ни был, - это молитва, декларация того, каким должен быть наш мир. Можем ли мы соединиться с нашей любовью к этой страдающей, живой планете и направить эту любовь через наши руки и разум, наши технологии и наши искусства, спрашивая: “Как нам наилучшими образом участвовать в исцелении и мечтании Земли?”